Берлин, Берлин… Излюбленное занятие берлинцев? Яростное отрицание всех ментальных особенностей, присущих немцам. В манере одеваться в том числе, если это только вообще можно назвать манерой одеваться (Events с модными блогерами в главных ролях — это просто другой мир). Увлеченная в свое время старыми добрыми ценностями европейского стиля, я не устояла от соблазна вынести берлинцам модный приговор, но не сама, конечно, а устами историка моды, искусствоведа и коллекционера Александра Васильева — он как раз собрался в эти края со слушательницами своей выездной школы и любезнейшим образом откликнулся на предложение побеседовать о том о сем.
В общем-то, я понимала, что учтивость моего известного собеседника вовсе не исключает высокой доли вероятности услышать не слишком лицеприятные суждения, так что приготовьтесь и вы.
Незабываемо психоделический принт пиджака Александра Александровича, появившегося точно в назначенное время, мигом притянул взгляды степенной публики в фойе отеля «Континенталь». Я же, принимая во внимание высокие эстетические запросы собеседника, подивилась, чем обусловлен выбор такого взлохмаченного города, как Берлин, но пытаюсь выдержать высокий слог светской беседы.
— Что Вас сюда привело?
— А здесь неплохие музеи, очень недурные собрания картин, несколько дворцов. К тому же путешествие мы разбавляем поездками в Потсдам и Дрезден, где интереснее — там замечательные музеи, дворцы, замковые парки.
— Надеюсь, Вас не заденет сравнение со знаковым булгаковским персонажем, который развлекся тем, что наблюдал горожан по прошествии некоего времени и отмечал в том числе перемены в облике…
— Я никогда никого не оцениваю! Я иначе провожу здесь время, в основном, осматривая музеи, и Вы, по-моему, вторая женщина, которую я здесь вижу.
— Мне это безусловно льстит! При этом Вы, Александр, пристально вглядываетесь в представительниц прекрасного пола на полотнах мастеров весьма отдаленных, а то и не очень времен. Я успела подсмотреть выложенный Вами в Инстаграм фрагмент экскурсии в одном из залов картинной галереи, где Вы объясняете, к каким ухищрениям прибегали красавицы прошлых веков, для того, чтобы, скажем, их волосы отливали золотом. Божe! Буквально жизнью жертвовали — пили воду с частицами этого благородного металла!
Вот как историк моды дайте свою версию нашему стремлению украшаться. Ведь это началось ровно с тех пор, как человек стал называться человеком.
— Человеку свойственно стремление казаться лучше, чем он есть на самом деле, это относится как к мужчинам, так и к женщинам. Видимо, и тем и другим недостаточно того, чем одарила природа.
-И всего лишь? Вы не видите в этом никакой миссии?
— Все мы ищем партнера и считаем, что бабочка летит на лучший цветок. Так вот мы представляемся себе в лучших одеждах, с красивой прической, с макияжем, если это дама, таким вот неотразимым цветком, который может привлечь или отпугнуть возможное насекомое.
— Ммм, насекомое… Сомнительный комплимент, и, надеюсь, он адресован не прекрасному полу!
Тогда повернем в другую сторону. Фильмы на тему предполагаемого будущего человечества немного пугают образами безликой массы в униформенных скафандрах, либо, того хуже, одичавшей толпы в шкурах и с лазерным оружием наперевес. У Вас есть свое мнение относительно такой вот перспективы и вообще видение нашего «стильного» будущего?
— Будет жарко!
— Действительно?! Скажется глобальное потепление?
— Нет никакого сомнения, и я имею в виду, что победит исламский стиль. Обернитесь — вот сейчас и здесь, у входа в этот конкретный отель — у полностью завернутой в ткань женщины видны только глаза. Довольно патетично выглядит! Но не будем мешать развитию того, что связано с продвижением наций и религий. Исламу всего-то 12−13 веков. Христиане в этом «возрасте» помните, чем увлекались? Правильно! Крестовыми походами! Которые, образно говоря, и повернули теперь вспять. Пройдет еще лет двести, и ислам также станет куда более либеральным, и случится это тогда, когда придет его Ренессанс. А лет через пятьсот мы увидим там мини-юбку. Ждать осталось совсем немного!
— А я и не возражаю, подожду вместе с Вами лет двести! Поскольку же отсчет пошел в таких немелких масштабах, расскажите о Ваших «эпохальных» стилевых пристрастиях.
— Пожалуй, 16-й век. Мне нравится эпоха Ренессанса. Поэтому я хожу здесь по музеям с удовольствием. В Берлине великолепные собрания художников того времени — Ботичелли, например, тут же Кранах. Не говоря уже о немецкой живописи и графике — Дюрер, Гольбейн. Это очень ценно и для мировой истории искусства в целом, и для истории моды, в частности.
— Не находите отголоски того стилевого роскошества в некоторых проявлениях моды 60-х, 70-х, по которым, признаться, сама я ностальгирую — это моя молодость, дух свободы! Мы ведь с Вами ровесники, Александр, и Вы были страшным модником всегда, а уж тем паче в те золотые дни!
— Если говорить о возрасте, сойдемся на том, что 59 — это только объем талии, а нам с Вами — по 42!
— Голосую «за»двумя руками!
— Прекрасно! Но Вот что касается стилевого креатива тех лет — не считаю так абсолютно. Все декады, которые я прожил — и 60-е, и 70−90-е, и нулевые — меня не восторгнули. Считаю, что все, что после первой мировой войны — это начало конца и упадка. По-настоящему интересна эпоха до Belle Epouque, до 1914 года. Поэтому у меня никогда не было пиетета ни перед прет-а-порте, ни перед чем-то массовым — ни перед диско, ни перед хиппи. Конечно, 70-е были разнообразными с точки зрения ручного призводства одежды, ведь в моде был самострок, самовышивка, самовязание. 80-е — время и японского минимализма, и хайтэка, и металла, и блеска.
— Тогда вернемся к культурному наследию более плодовитых художников. Рада, что в Берлине Вам все же есть что почерпнуть для себя.
— Действительно, я здесь очень много фотографирую, собрания Берлина мне очень близки своей полнотой и разнообразием.
— Вы ведь и просветитель, Александр, в немалой степени, читаете лекции о явлениях в европейской живописи, в скульптуре, в архитектуре. Какими источниками информации Вы пользуетесь наиболее часто и охотно?
— Это книги, разумеется. У меня огромная библиотека, я смотрю множество фильмов, я посещаю все возможные музеи. Не редкость посетить и четыре музея в день. Должен сказать, что говорю на семи языках, объездил практически весь мир, трижды был в кругосветных путешествиях — это 68 стран. Я живу очень насыщенной, полноценной жизнью, у меня в этом плане все в порядке!
— И отчасти потому у Вас столько последовательниц и поклонниц!
— И поклонников! У меня с ними, кстати, отличные отношения. Впрочем, как и всякой публичной персоне мне знакомы нападки интернет-троллей, которые критикуют каждый мой шаг. Но я умею воспринимать это как признание популярности. Согласитесь, это явление сопутствует публикациям только о знаменитостях.
— А я вижу в Вас еще и стильного храбреца! Вы не страшитесь выделяться, и делали это даже тогда, когда стандарты приличия во внешнем облике в нашей стране и не только были далеки от либеральных. Ну кто еще отважится приколоть к лацкану пиджака две камеи?!
— О, бывает их и две, и три! Вопрос перебора в этом для меня стоит принципиально иначе. Считаю, что на сегодня создал уже достаточно харизматичный образ и ограничился вот этими двумя перстнями, с которыми никогда не расстаюсь, и сегодня не потребовалось более ни украшений, ни шарфика. Это не всегда мне необходимо. Главное — внутреннее ощущение того, что прекрасно в этом себя чувствуешь.
— А эпатажность по обстоятельствам бывает необходима?
— Я никогда не бывал этим занят. Эпатажны люди, нуждающиеся в дополнительном внимании. А мне этого не нужно, особенно в русскоязычной среде. Если здесь, в Берлине, меня не узнает на улице каждый второй, то в бывших странах СНГ, тем паче в России, невозможно пройти по улице без сэлфи, без автографа, без какого-то спонтанного диалога. Поэтому иногда стараюсь идти потупив взгляд, и все равно узнают даже со спины.
— Женская назойливость заставляет дознаться: что, совсем не обращает на себя внимание образ нынешней горожанки?! Это несколько досадно, признаюсь, ведь многие так стараются!
— Никогда! Я этим занимаюсь только на телевидении в силу своей профессии и за деньги. Но у меня нет никакого желания попусту глазеть на людей на улице. Ведь у меня столько занятий, которым я отдаюсь полностью: написание книг, проведение семинаров, организация выставок. Я почти никогда не гуляю по улице, не сижу в кафе, а следовательно, и наблюдать за обликом прохожих не имею возможности: из машины в аэропорт и в обратном порядке. Это просто другая жизнь. И я именно в таком виде считаю ее полноценной и интересной.
— А ведь по фото в Инстаграме легко предположить, что перед нами сущий сибарит…
— Я мало сплю, много работаю, но это всегда за кадром. А сибаритство — пожалуй в том, что именно от всего этого получаю огромное удовольствие!
— Александр, Вы здесь с очередным десантом благодарных и преданных слушательниц Вашей выездной школы. Вы покровительствуете им или они в какой-то мере Вам? Какова расстановка сил?
— Могу утверждать, что мои слушательницы — уже члены моего клуба, так сказать. Среди них дамы, которые путешествовали со мной 30 раз, даже 35 раз! Если нас не назовешь одной семьей, то близкими друзьями — определенно. Я дружен также с их мужьями и забираю жен надолго — но это уже другой вопрос. Возможно, как ни грустно, это вопрос долговечности брака, когда чувства подвергаются перепроверке и нуждаются в паузе. Для многих моя школа — возможность такую паузу выдержать достойно, с уклоном в культурное образование.
— И, несмотря на восточные веяния, Вы стремитесь закрепить классическое восприятие прекрасного, в том числе и в моде, в соответствии со сложившимися на Западе традициями, так?
— Смотрите: мода всегда приходила к нам с Запада, и в этом пока ничего не изменилось. Это Париж, Лондон, Милан, Брюссель, иногда Нью-Йорк, ничего глобально нового из Москвы не приходит, как ни крути. Мы всегда наблюдаем творчество других. Почему так, почему наши дизайнеры не имеют желаемого веса в мире? Все просто: первое — их мало знают. Второе — они все равно используют иностранные материалы в силу скудости отечественного производства. И третье — их кругозор неширок. Широкий кругозор рождается только в космополитическом обществе.
Вот именно в этом смысле Берлин — город-космополит.
— И это хорошо?
— О да!
— И Вы находите, что при этом проглядывается свой, берлинский характер?
— Космополитический. Самое разнообразное собрание наций. В такси я спокойно могу переходить на турецкий — я ведь на нем тоже говорю.
— Я уже готова назвать Вас перфекционистом. И с кем бы сравнить? С Дзефирелли, например…
— Я, может быть, хотел бы достигнуть этого! Понимаете, я знаю, что многого добился именно на Западе: у меня здесь замечательные издания книг; моя книга вышла в Нью-Йорке и имела успех, другая появилась в Лондоне, сейчас Италия познакомилась с моими публикациями, затем Япония, прошли выставки в Вашингтоне, Гонконге, в Австралии, в Музее моды в Париже — все это достижения. Но я прекрасно знаю, что есть и другие авторитеты на этом поприще, и с большим опытом, с большим авторитетом. И вот чего во мне нет — это эгоистического нарциссизма. Я рад, что всем вам нравлюсь, а лично мне нравятся и другие.
Ну вот здесь, в Берлине, есть прекрасный музей декоративно-прикладного искусства с уникальным собранием костюмов, которое в свое время создал швейцарский коллекционер Мартин Каммер. Оно включает всего-навсего 1500 платев, но каких! Каждое — шедевр! Допустим, в моей коллекции 65 тысяч экземпляров плюс аксессуары, но то, что я увидел в Берлине, меня восхитило совершенством коллекционирования.
— Вот и завязался узелок интереса к этому безликому вроде городу!
— Вы знаете, сегодня, проезжая по Берлину, я ощутил дрожь во всех членах моего тела. Впервые я здесь был то ли в 1985, то ли в 1986 году, во времена ГДР, во времена действующего Check-Point-Charli, когда стена, как лезвие бритвы, проходила между Брандербургскими воротами и Рейхстагом. Теперь от нее по городу тянется только след. А тогда стена мне казалась безумно мощной: я не мог оценить ее реальной толщины, ведь доступен был вид только с одной стороны. А на деле она оказалась такой хлипенькой; вроде и бетонная, но на деле почти картонная стена, и как же легко ее было сломать! И сколько людей погибло, пытаясь преодолеть ее!!! Я только и думал об этом, переходя сегодня с такой легкостью туда и обратно, и это были тягостные размышления у фрагментов этой до смешного тщедушной преграды. Но как же она исковеркала жизни людей не одного поколения! Считаю все это огромным преступлением того режима — отделиться от части своего народа так жестоко, так грубо и бесцеремонно! Да, это была очень грустная нота сегодняшней прогулки по Берлину.
— Безумная затея — держать в Раю насильственно. Не находите при этом, что человеку свойственно забывать то, что так печалит?
— Естественно, с одной стороны, я рад, что молодое поколение смотрит на это как на шутку, как на аттракцион. Но ведь это была не шуточная игра — столько жертв! Стреляли ведь на поражение! И при этом все же моя точка зрения — надо жить будущим, смотреть в него с оптимизмом. А элементы истрической мести отставить. Я думаю о том, что я еще создам, а не о том, что уже создано мною.
Недавно во Франции рассматривал свой огромный архив статей, брошюр, книг, фотографий и думал: «Боже мой, кому это все будет нужно?!» А потом пришла мысль: «Как же много, оказывается, сделано! А как многое еще сделаю!»
— Вот подтверждение Вашей же, Александр, реплики из давнего интервью, смысл которой в том, что мы страшно и привычно тратим свою жизнь на пустые волнения и напрасные выяснения. Для каждого из нас настанет день, когда мы уже не будем испытывать ни страха, ни боязни, ни злости, — примерно это произнесли Вы тогда так просто.
— Конечно! И повторяю это снова! Иначе Вы будете жить в нескончаемых бедах и горестях. Еще раз подумайте о том, что у каждого из нас есть начало и конец. Так проживите этот отрезок с пользой для других, с радостью для себя! Просыпаясь, думаю о том, какой шикарный день предстоит, а засыпая, отмечаю, какой был прекрасный день! Я проживаю каждый день как Божественную благодать.
— Вы как историк моды не можете не соотносить ее с историей человечества в общем. Какой этап мы проходим с такой позиции?
— Мне видится, что пик расцвета моды мы миновали, и пришелся он на 50-е годы прошлого века — Кристиан Диор, его почерк: женские образы очень женственные, мужские — очень мужские. Дальше входим в футуризм 60-х, в аспект совершенно нового состояния унисекса, привнесенного хиппи с их джинсовым единообразием, и вот уж мы дошли до разрушительного стиля дестрой, который и сегодня лидирует. Рваные джинсы, символизирующие измученную беженку, — на улицах всех столиц. Ушла элегантность — и это беда, ушла женственность — и это драма.
В небытие уходят монархии — главные двигатели праздника моды, как ни крути. Бал, коронация, крестины, похороны при дворе — это все важные оказии, которые требовали особой, представительной одежды, причесок, украшений. Думаю, мы наблюдаем регресс. Взгляните на эти татуированные тела по всей Европе, сколько пирсинга — что это, как ни тяга к дикарскому облику? В Париже я стригусь в одном салоне, там же теперь можно сделать пирсинг. Так вот, недавно на моих глазах мама привела дочку лет 17-ти, желая сделать ей подарок. А ислам, между прочим, противник всего этого. Европа живет ведь пропагандой индивидуализма, одиночества; однополые союзы — хорошо в каком-то смысле, но откуда, скажите мне, будут появляться дети?
-Можно ведь рассматривать все это как временное явление, как некую пену, которая непременно уйдет в песок…
— При этом разрушив европейскую культуру! Не все готовы воспринимать адекватно, скажем, сложившиеся традиции европейского изобразительного искусства. И как не опасаться за судьбу полотен Рубенса, за судьбу античных скульптур, воспевающих красоту обнаженного тела?
— Некогда варварские полчища азартно занялись этим, но прекрасное всегда, надеюсь, оказывается сильнее, искры тех цивилизаций возрождаются снова и снова …
— Я абсолютный приверженец европейской культуры. Вся моя родословная пронизана европейскими корнями, во мне очень много французской и английской крови. Своих предков со стороны отца я знаю до 12-го века. Мой прапрадед был мэром Лондона в 17 веке — разве это не удивительно?!
— Поскольку уж мы беседуем в Берлине: есть ли в Вашей знаменитой коллекции знаковая вещь, связанная с этим городом?
— Да, есть — это платье, принадлежавшее Еве Браун.
— О?!
— Так и быть, расскажу его историю. Вам известно, конечно, что бункер Гитлера был захвачен советскими войсками в конце апреля 1945 года. Не обошлось при этом и без единичных актов мародерства и выноса некоторых ценных вещей, что естественно для любой стороны в любой войне. Один из украинских офицеров прихватил для своей жены прямиком из шкафа Евы Браун пять-шесть нарядов — немного, учитывая богатый гардероб этой женщины. Со временем все эти платья были или изношены, или проданы, или выменены на еду, и только одно сохранилось. Оно-то и было передано сыном того офицера знаменитому кинорежиссеру Параджанову в дар. Произошло это в 60-е годы, когда всем этим еще никто особенно не интересовался. А Параджанов, в свою очередь, передал платье одной грузинской поклоннице из Тбилиси. И уж она-то хранила подарок как зеницу ока, а спустя годы передала его мне, понимая, что в моей коллекции платье будет надлежащим образом законсервировано.
История эта выглядит сущей фантасмогонией. Но ведь существует фотография Евы Браун в этом платье! Оно более чем узнаваемо — сшито из черного тюля, украшено темно-зелеными бархатными аппликациями, разбросанными по всему полю, они геометрической формы в стиле арт-деко, от редко расположенных в районе груди до очень плотно насаженных в районе талии и бедер, затем вновь редко по юбке, и каждая окантована мельчайшими пайетками. Это тонкая работа кутюр, но мы уже никогда не узнаем, от какого дома моды. Это платье еще предвоенное, конца 30-х годов, и я очень рад, что оно досталось мне.
А недавно, когда я гастролировал со своей школой в Стокгольме, приобрел концертное платье знаменитой берлинской певицы шведского происхождения также времен Третьего Рейха Зары Леандр. Она была очень рослая и плечистая, а платье это черного бархата с подкладными плечами, как тогда носили, в пол с треном. Также мне досталось множество сумок, шляпок, туфель, некогда трофейных. Обычно на лекциях по России и не только ко мне подходят дамы и приносят то, что хранилось в семье. Я как-то никогда не фокусировался на этой теме, но эта часть моего собрания подобралась сама собой как маленький пазл берлинского стиля тех времен — такого тяжеловесного, такого статусного, впрочем, в полном соответствии с идеологией того режима.
— Не думаете, что эти вещи несут и столь же тяжелую энергетику, не храните их как-то особым способом, оградившись от нее, так сказать?
— Духов пока не видел. Хотя некоторые люди, побывавшие в моих домах и квартирах, утверждают, что нечисти не избежать. Они даже наблюдали танцы привидений! Я в это не верю.
— Вы, Александр, серьезный авторитет и по части жилых интерьеров. Как бы выглядел Ваш берлинский вариант?
— Никак! Берлин?! Ни за какие коврижки! Но другая история — мой дом в Восточной Пруссии, на берегу Балтийского моря; это два этажа старинного немецкого дома, построенного в югенд-стиль. Я очень красиво все это отделал, заполнил картинами, стало очень уютно, и мне так в этом доме комфортно! Это тоже косвенно Германия.
Вообще, я за то, чтобы ответственные решения принимались именно ответственно. А это известная немецкая черта.
— А меня не переубедить в том, что при всей демонстрируемой Вами рациональности в душе Вы романтик!
— Да, пожалуй. Но мой романтик прячется в скорлупе рационализма; это позволяет мне жить в свое удовольствие и не мешает быть окруженным позитивными людьми, путешествовать по всему миру.
— Контрольный вопрос, чтобы поставить все точки над «и»: что такое настоящая элегентность в Вашем понимании?
— Чувство меры.
— Так в чем оно?
— Снять и не добавить; меньше, но лучше.
Прозвучала четко, как приказ. Так что, примем к исполнению? Я — за!
А как же сразу две камеи на лацкане пиджака моего знаменитого собеседника? Будем считать, что в каком-то смысле они заменяют ордена за заслуги Александра Васильева в изучении и представлении широкой публике причудливого и прекрасного мира моды.